Римейк дела Бейлиса.

Font size: Decrease font Enlarge font

malchik russia ernst

 

Лев РубинштейнЭтот “распятый младенец” – по сути какой-то причудливый, хотя и очевидный римейк старой – начала ХХ века – истории, следствием которой явилось всемирно известное Дело Бейлиса. Они, суки, что, совсем истории не знают? Или, наоборот, знают? В таком случае – еще хуже.

О том, что может быть страшнее распятого младенца, рассуждает на «Слоне» свежий КашинСтрашнее убитого мальчика может быть позор, особенно если мальчик выдуманный, а позор настоящий. <…> Напрасно критики российского телевидения ищут истоки нынешних особенностей российской пропаганды в советском и тем более гитлеровском (даже несмотря на известное высказывание Путина о Геббельсе) времени – наша пропаганда гораздо моложе, и ее прямые предки не Геббельс и не Эренбург, а постсоветские медийщики девяностых, которые и джинсой всегда подрабатывали, и по зову Кремля всегда вставали в строй солдат информационных войн. Маршрут, который привел их к нынешнему положению дел, он был такой: от октября девяносто третьего через операцию «Мордой в снег» и первую чеченскую войну; через выборы «Ельцин – Зюганов» девяносто шестого года и войну за «Связьинвест» в девяносто седьмом; через программы Доренко и «Геев за Явлинского» к «Анатомиям протеста», «Вестям недели» и, пока это высшая точка развития, к нынешним пропагандистским шедеврам на украинскую тему.

Мы привыкли к тому, что телевизор занимается пропагандой, мы примерно представляем, чего от него можно ждать, но, когда появился этот сюжет с распятым мальчиком, как-то сразу стало ясно, что это за гранью. Такие вещи нельзя прописать ни в каком законе об оскорблении чувств, но при этом чувства-то у людей действительно есть, и кровавый навет в эфире главного общенационального канала – он действительно оскорбителен даже для тех, кто уже привык к сложившемуся облику российского телевидения.

О сюжете «Первого канала» с жителями Славянска поговорил корреспондент «Новой газеты» Евгений Фельдман:

Жители Славянска, естественно, никакого распятия мальчика на доске объявлений не видели. О том, почему россияне поверили сообщению «Первого канала», рассуждает Ольга Духнич. По ее мнению, дело тут вовсе не в «постсоветских медийщиках девяностых»: Три года назад в поезде Свердловск-Симферополь русская дама средних лет шепотом спросила меня: «Правда, что татары у вас в Крыму славянских детей убивают, а потом кровью обрызгивают крыши домов?». В тот момент вопрос показался мне не столько диким, сколько смутно знакомым, почти идентичным вопросам и поверьям, которыми мучились темное европейское Средневековье и нацистская Германия в отношении евреев.

Гораздо удивительнее было услышать это от дамы – божьего одуванчика, явно далекой от работ историков-медиевистов и поверий немецкого народа времен Гитлера. На мои попытки понять, откуда у нее такая странная информация, дама обижено ответила, что ей рассказали знакомые знакомых, живущих в Крыму. Поэтому ехать в Крым она очень боится. При этом, не стесняясь, попыталась в подробностях, смакуя детали, пересказать весь пугающий ритуал.

Любые рациональные доводы и убеждения, что это полный бред и чепуха не подействовали, впрочем, как и замечание, что из возраста христианского младенца она уже выросла.

Все это произошло задолго до начала какой-либо пропаганды, боевых действий и всего, что связано с российско-украинским конфликтом.

Поэтому сегодня я вполне могу поверить, что дама в Свердловске включила телевизор, увидела эмоционально рассказанную историю о распятии трехлетнего ребенка украинскими солдатами, и никаких вопросов у нее не возникло, наоборот – появилась уверенность, что это правда и все к подобному шло.

И вот здесь самое важное – телевизор и пропаганда не главные в этой истории, как не главные возраст, ум или образование телезрителя. Момент веры в абсурдное, но жестокое событие связан с другими механизмами. Вопрос в довольстве собственной жизнью, способности переживать собственную подлинность.

Человек – существо сиюминутное, выталкивающее ярость и недовольство жизнью за пределы сознания, а там, за пределами, все вытолкнутое давит и напоминает о себе с интенсивностью позывов полного мочевого пузыря.

Чем несчастнее в своей обыденной жизни человек, тем больше жизненного опыта выталкивается за пределы осознанного. Единственный способ все спрятанное хоть как-то пережить – это присоединиться к разрешенному насилию, а именно к обсуждению страшного и кровавого.

Можно, конечно, и психологизировать происходящее. Вот Ксения Ларина как раз этим и занимается: Вот прочитала у Oleg Kashin, что Эрнст в отпуске и решение о демонстрации сюжета про “распятого мальчика” принималось без него.

Я испытываю очень сложные чувства по поводу этой истории. То, что показал Первый – чудовищно и не может быть оправдано ничем: ни высокими государственными целями, ни низким качеством сотрудников, ни чьей-то подставой, ни чьим-то безумным приказом. Мне ужасно стыдно за Первый канал, неловко, гадко. Мне всегда казалось, что Константин ловко и изобретательно уклонялся от роли большого государственного подлеца, патриота с кровавой пастью, первого ученика при школе ссученных… Вот правда же ему каким-то чудом это удавалось, – не замараться, не перейти в разряд презираемых.

Случай с “казнью в Славянске” меня лично просто оглушил. И это момент истины для Константина. Ничего не надо. Просто извиниться за непроверенную информацию и объявить выговор кому-нибудь. Нельзя оставаться сообщником этой мерзости. Вас, Костя, не поймут.

Пока Ксения Ларина переживает за незапятнанную репутацию Эрнста, Эдуард Лимонов тоже занимается самовнушением и аутотренингом, призывая Путина поскорее ввести войска на Украину:Путин и Меркель встретились. Сидят, она в красном костюме, Путин как никогда пасмурный и отягощённый. У него незавидное положение. Сидит, как тревожная туча. ВВП и Ангела Меркель “считают, что ситуация на Украине ухудшается”, объясняет нам закадровый голос.

Ухудшается, это не то слово.

Киевские карательные силы прут бронеколоннами в города и посёлки вокруг Луганска, бои идут возле посёлка Металлист и городов Александровск и Юбилейный, от Юбилейного до центра Луганска двенадцать километров. Ополченцы отбивают атаки.

Артиллерия, авиация, “грады” и миномёты противника крошат мирных жителей ежедневно десятками. В капусту. Оторванные головы. Руки, ноги. Кровища на земле, на траве, на песке, на асфальте.

В Луганске ребёнок матери: “Мама, а нас убьют?”

Я отвечу: “Очень может быть, сынок!”

Киевские войска обстреливают и российскую территорию, без церемоний. <…> При всех соображениях осторожности, при красном костюме Ангелы Мекель, в Донбассе не немцы живут, это наша страшная рана, и наша болящая совесть. Россия сейчас выглядит, мягко говоря, неблагородно, а если проще сказать, то погано выглядит. Как трусливые расчётливые злыдни какие-то.

Всю эту панику о будто бы предстоящей, если Россия вмешается, мировой войне, следует выбросить из головы. Нужно собрать воедино стальные нервы и выполнить наш долг, защитить наших людей. Операция должна быть ограниченной. Следует оттеснить киевских оккупантов за границу Луганской и Донецкой областей и взяться оборудовать государственную границу. Ничего особо трагического не произойдёт. Хуже того, что есть, не будет, но будет много лучше.

www.svoboda.org

No Comments

Post your comment comment

You must be logged in to post a comment.